Данная статья главного редактора журнала «Дарьял» Руслана Тотрова (1936—2015) была написана спустя всего лишь несколько месяцев после кровавой развязки захвата террористами школы в Северной Осетии. Она выбивается из статей того времени, как правило, посвященных личным трагедиям бесланцев. Руслан же попытался начать дискуссию о природе такой спорного явления как «право государства на обман своих граждан». Всегда ли абстрактные «интересы государства» важнее конкретных жизней, находящихся под угрозой? Несет ли ложь пользу государству? А гражданам?
Недавние события, связанные с задержанием женщин из «Голоса Беслана» ярко показали, что пропасть недоверия между властью и простыми людьми только углубляется. Следовательно, дискуссия, предложенная Тотровым, далека от завершения.
* * *
Одна из бесланских фотографий — боец спецназа с ребенком на руках — обошла едва ли не всю мировую прессу. Эти двое, трагическая красота их единения, могли бы стать моделью для монумента в честь освобождения заложников Беслана. Но освобождение не состоялось.
Вскоре после бесланских событий мне довелось разговаривать с человеком, который разработал совершенный, как ему казалось, проект информационной блокады терроризма. Человек этот показал мне текст с множеством графиков и таблиц, который он собирался отправить в самые высшие инстанции государственной власти. Я не стал читать и разбираться в таблицах, потому что идея была не нова и не впервые озвучена: в случае террористического акта предлагалось не давать вообще никакой информации — ни с места события, ни вообще — ни в прессе, ни в электронных СМИ.
Я предложил ему представить себе такую картину: в жилом районе взорван дом, во всем квартале вылетели стекла, и люди из разбитых окон смотрят, как разбираются завалы, как из-под них достают погибших и думают о том, что жизнь человеческая в их стране не стоит гроша ломаного. А телевидение в это время развлекает их попсой. Раньше в таких случаях давали «Лебединое озеро» Чайковского, и все понимали — что-то произошло. Теперь же вместо Чайковского запустят, видимо, новые песни о главном, что-нибудь вроде «замуж я хотела, вот и залетела».
Автор проекта оскорбился, услышав это, но все же попытался объяснить, что информационная блокада лишит террористов главного — об их акции никто не узнает и, таким образом, она лишится всякого смысла. Да, люди из окружающих домов, глядя в окна, ужаснутся содеянному, но это будет личный страх случайных очевидцев, не способный оказать разрушительное воздействие на общество и государство, то есть совсем не то, чего добиваются террористы.
В ответ я предложил рассмотреть другую ситуацию: захвачены заложники, и первое же требование террористов — снятие информационной блокады: в противном случае они через каждые полчаса начнут расстреливать по заложнику. Автор проекта был готов к такому повороту и без задержки ответил — информационная блокада должна быть основополагающим принципом, от которого нельзя отступать нигде, никогда, ни при каких обстоятельствах. В его словах была определенная логика: он полагал, что, попав в информационный вакуум, терроризм зачахнет и, потеряв всякий смысл, исчезнет как явление.
Я сказал ему, что порочность его идеи заключается в том, что она изначально разводит интересы государственных спецслужб и людей, подвергшихся террору. Закрыв информацию, то есть избавившись от общественного контроля, спецслужбы получат возможность любой свой неуспех представить, как победу, а жертвам террористических акций останется лишь пополнять собой скорбный список планируемых потерь.
Но в одном мой собеседник был прав: он понимал, что Беслан отнюдь не последняя точка в истории террора, он думал о будущем.
В декабре 2004 года я прочитал в «Литературной газете», что во время сентябрьских событий в Беслане журналисты снимали и показывали так, «как им заказывали», а «не так, как надо подавать материал». Как ни странно, заявил это иностранец, шеф корреспондент информационной телекомпании «Аль-Алям». Почему-то его страшно обеспокоило, что от неправедной, по его мнению, работы журналистов в Беслане страдал имидж государства российского. Я попытался восстановить в памяти телевидение тех дней и пришел к неутешительному выводу: формально иностранец был прав — все каналы России показывали хаос. Показывали то, что было на самом деле. Это подтверждает в интервью «Московскому комсомольцу» от 22 декабря 2004 года глава парламентской комиссии по Беслану Александр Торшин: «Бардак? Да, был». Первое определение все же точнее — хаос. Хаос как следствие растерянности и ложь как средство самосохранения.
Из уст официальных представителей антитеррористического штаба мы слышали, что штурм захваченной школы не планируется. Положим, это говорилось, чтобы хоть как-то успокоить население и дезинформировать террористов. Но при этом все знали, что они с первых же часов захвата начали расстреливать мужчин-заложников. Тем самым подчеркивалась не только трагичность происходящего, но и его необратимость (то есть отсутствие успеха в переговорах). Этого, если подумать, было достаточно, чтобы понять — штурм неизбежен, и разговоры о том, что он не готовится, не могли обмануть ни население, ни террористов. Впрочем, эта ложь была самой безобидной из всех — в ней крылся хоть и убогий, но все же смысл.
Те же официальные лица на голубом глазу заявляли, что террористы не выдвигают никаких требований и вообще отказываются от всякого общения. Но, услышав это, любой здравомыслящий человек не мог не задаться вопросом: а для чего в таком случае они захватили школу и удерживают заложников? Неужто без всякой цели? Требования, естественно, были выдвинуты — письмо «раба Аллаха Басаева» президенту Путину, — но узнали мы об этом лишь много времени спустя.
История с телевизионной кассетой, которую террористы передали в штаб, вообще из области абсурда. Штаб моментально отреагировал, заявив, что полученная кассета — пустая. И тут же, спустя несколько дней, ее стали показывать на зарубежных телеканалах. Мне хотелось бы поинтересоваться: задавался ли господин Торшин вопросом, каким образом эта кассета или ее копия туда попала? Трудно поверить, что школа располагала оборудованием, с помощью которого можно было перегнать видеоизображение. Еще труднее — что такое оборудование террористы привезли с собой. И, тем не менее, зарубежные каналы и получили (или купили?) кассету, и показали ее. Через некоторое время фрагменты из нее появились и на российских каналах.
И, наконец, злополучная цифра 354. Это для тех, кто не помнит, что первой цифрой, которую назвал штаб, определяя число заложников, была 120 (в некоторых СМИ — 130). Затем она трансформировалась в 354, и только в самом конце, утром 3 сентября, была сделана небольшая поправка — заложников может оказаться больше. Позже в прессе мелькнула фраза, что эта цифра соответствовала числу заложников, о которых сообщили в штаб их родственники. Но в это трудно поверить. В Беслане все знали, что заложников в несколько раз больше, их по определению не могло быть 354. Знали это и в штабе. А если нет, то как же там не догадались включить полученную кассету, остановить ее нажатием кнопки «Пауза» и сосчитать детей и взрослых, сидящих в спортзале школы. Как рассказывают выжившие заложники, цифра 354 приводила в бешенство террористов, когда ее раз за разом повторяли по школьному телевизору.
Была ли это ложь во спасение? Сомневаюсь. Скорее всего, штаб преуменьшал количество заложников, чтобы не слишком огорчать чиновную Москву и хоть в какой-то мере поддержать «имидж государства». Тогда еще никто не знал, чем все это кончится, и можно было по извечной российской привычке надеяться на авось.
В качестве некоторого отступления от темы небезынтересной может показаться история участия в бесланской трагедии господина Аслаханова, о которой через полтора месяца после событий (14.10.04) сообщило информационное агентство «Channel 4». Как явствует из сообщения, господин Аслаханов связался с террористами через несколько часов после захвата школы, он знал об их требованиях, знал и примерное число заложников. Цитирую: «По его словам, он провел два разговора 1 сентября… Выяснилось, что они захватили не 350—400 человек, как сообщалось, а более 1200, и более 70 % из них были дети. По словам Аслаханова, он передал эту информацию в СМИ в первый же день». (Странно, но в российских СМИ об этом не было ни слова). Он сообщил также, «что информировал о своих разговорах с террористами своего начальника, главу президентской администрации». Таким образом, если верить господину Аслаханову и агентству «Channel 4», в Москве с самого начала знали и о требованиях террористов, и о количестве заложников.
Сообщение господина Аслаханова дополняет господин Торшин («Channel 4», 14.10.2004): «Переговорный процесс уже начался. Аслаханов летел туда (в Беслан — Р. Т.) с конкретными предложениями. Нужен был еще час-полтора»… Но почему же господин Аслаханов вылетел «туда» так поздно — лишь 3 сентября? Он прилетел, когда в спортивном зале школы уже прогремел взрыв.
Итак, хаос. В российских СМИ проскальзывали попытки обвинить в этом жителей Беслана. Не остался в стороне и господин Торшин. Он не говорит об этом прямо, но сообщает в интервью («Московский комсомолец», 22.12.2004): «Организаторы теракта прекрасно знали, что у населения Северной Осетии на руках много оружия. Они на то и рассчитывали, что вооруженные родители бросятся к школе и сделают все, чтобы не допустить штурм. И расчет оправдался». Но что оставалось делать «вооруженным родителям», которым был известен cстрашный опыт штурма театра на Дубровке, или «Норд-оста» в просторечие? Если бы они знали, что в Беслане все кончится еще страшнее, они, наверное, сами бы пошли на штурм, ни у кого не спрашивая разрешения.
И еще один вопрос: кто руководил штабом? Как оказывается, никто. Это подтверждает и господин Торшин, задавшийся тем же вопросом: «Чем объяснить, что в течение первых полутора суток у контртеррористической операции не было единого командования? Не было приказа конкретному человеку: ты отвечаешь за все и можешь действовать по своему усмотрению… В конце концов, приказ все-таки поступил — около 2 часов дня 2 сентября».
До страшной развязки оставалось менее суток. Нетрудно предположить, что не имея никаких полномочий, штаб до 2 часов дня 2 сентября выполнял указания из Москвы, получаемые по телефону. О том же самом говорит и ветеран спецподразделения «Альфа» генерал Гончаров. Оценивая состав и дееспособность бесланского штаба, он заявил: «Они пешки и, судя по всему, ждут указаний своих руководителей, по которым будут принимать какие-то решения». Оценивая обстановку в Беслане, Сергей Гончаров сказал,что с задачей мог бы справиться КГБ в его советском виде: «Раньше КГБ был единым центром, в котором были собраны все подразделения под единым руководством. После прихода демократа Ельцина у нас КГБ претерпело, если я не ошибаюсь, 11 пертурбаций, и говорить о том, что в этих пертурбациях мы ничего не потеряли, нельзя. Уровень наших [теперешних] спецслужб и уровень, который был в КГБ — это несравнимые вещи» («BBC», 02.09.2004). Возможно, слова многоопытного генерала были вызваны ностальгией по боевому прошлому, но к оценке его нельзя не прислушаться.
Как известно из прессы, господа Патрушев (ФСБ) и Нургалиев (МВД), совершив краткий визит в Осетию, вернулись в Москву, так и не появившись в штабе. Нам неизвестно, в чем был смысл их визита и какие он имел последствия. Возможно, они выслушали доклады местных глав своих ведомств — господ Андреева (ФСБ) и Дзантиева (МВД), а также командиров «Альфы» и «Вымпела», если они к тому времени уже прибыли в Беслан. Возможно, прозвучали новые указания, но все это из области догадок.
Наконец, около 2 часов 2 сентября руководитель контртеррористической операции был назначен. В газете «Московский комсомолец» от 16 декабря 2004 года промелькнуло сообщение, что им стал заместитель директора ФСБ Владимир Анисимов. Ко времени его назначения заложники — дети! — уже более суток томились в пыточной камере, в которую превратилась их школа.
Делались ли какие-либо попытки их вызволить? Велись ли переговоры с террористами? Действуя по законам хаоса, штаб сразу же заявил — и это было озвучено в СМИ, — что террористы не идут на переговоры. Потом, естественно, оказалось — и это тоже было озвучено в прессе, — что переговоры велись и вел их господин Гуцериев. Почему он? Только потому, что по национальности ингуш и человек в Ингушетии известный? Но это вовсе не те качества, которые отличают профессионального переговорщика. Не является профессионалом в этой области и доктор Рошаль, пытавшийся связаться с террористами. На Дубровке, надо отдать ему должное, он сумел чего-то добиться, но Беслан был позже, и террористы учитывали опыт «Норд-Оста».
Давно известно, что захватив заложников, террористы сами попадают в положение заложников. Окруженные и замкнутые в том же пространстве, они испытывают отчасти те же психологические нагрузки и стрессы, что и их жертвы. Вкратце, это одна из хрестоматийных предпосылок, позволяющих опытным переговорщикам нащупывать болевые точки и находить возможности контакта с террористами. Но это дело тонкое, как разминирование, требующее от исполнителя особых знаний, чуткости и умения. Террористы действовали в масках, значит, умирать не собирались, значит, с ними можно было разговаривать и, возможно, договариваться. Но, к сожалению, профессионалов в Беслане не оказалось. А переговорщики по случаю — это игра вслепую, которая становится едва ли не преступной, когда речь идет о жизни людей.
Единственным человеком, которому удалось совершить действие в бесланском ступоре обреченности, стал экс-президент Ингушетии Руслан Аушев. Кстати, он сразу же охарактеризовал обстановку в Беслане как хаос. Прибыв в Беслан по просьбе министра МЧС Шойгу, он сумел договориться с террористами, что они впустят его в школу, и вошел. Я не знаю, как и о чем разговаривал с ними Аушев, но он сумел договориться об освобождении матерей с грудными детьми. Его успех, конечно же, не мог понравиться тем, кому не удалось добиться ни одной подвижки в облегчении участи заложников, и в ответ был запущен слух, что среди террористов полно его родственников, да и прошлые его отношения с чеченскими боевиками тоже вызывают сомнения. Я не думаю, что в бесланском контексте эта тема достойна обсуждения. Важен результат: Руслан Аушев спас от верной гибели 26 человек.
Операция по освобождению заложников может быть условно разделена на две составляющие — переговорную и силовую. Терпя неудачу в переговорах, штаб, как и положено, готовился к штурму, который чем дальше, тем все более казался неизбежным. Проявив чудовищную, невиданную доселе жестокость, террористы подвергли детей пытке обездвиженностью, голодом и, главное, жаждой. И хоть доктор Рошаль рассказал с телеэкрана, что дети могут продержаться без воды 8—9 дней, и даже если он был прав, в это мало кто верил. Время спрессовалось до предела.
Штурм, если бы он прошел удачно, мог бы, наверное, закрыть тему вопиющей халатности спецслужб и правоохранительных органов, сделавшей возможным сам захват школы. Это ведь подумать только — банда террористов сформировалась не в воюющей Чечне, а в Ингушетии, в Малгобекском районе, разбив лагерь в каком-то лесу. Но малгобекские леса — это не сибирская тайга, где может затеряться целая армия, это крошечная по российским меркам территория, которая проглядывается вдоль и поперек. И, тем не менее, террористы обосновались в этом лесу и находились там 7 дней, ведя подготовку и тренируясь, готовясь к захвату. А теперь — внимание! Этот лагерь в Малгобекском районе с инспекционной, видимо, целью, — проехав всю Чечню и всю Ингушетию! — посетил самый разыскиваемый из террористов Шамиль Басаев. (И той же дорогой, надо полагать, вернулся обратно). Об этом рассказал возглавляющий расследование по Беслану прокурор Шепель («The Guardian», 16 февраля 2005). Интересовались ли господин Торшин и депутатская комиссия, чем занимались в это время российские спецслужбы и правоохранительные органы?
Подготовившись, террористы сели в машину (или машины) и с полным вооружением, имея внушительный запас взрывчатки, приехали в Беслан, не встретив по пути никаких препятствий. Странно, не правда ли? Нам сообщили — в оправдание себе? — что они добрались до Беслана, минуя милицейские посты, по чуть ли не «тайным» дорогам, которыми из Чечни, через Ингушетию, возят контрабандный бензин. Какие же они тайные, в таком случае? Может, дороги эти не перекрывают потому, что кто-то, сидя в высоких кабинетах, имеет в криминальном бизнесе свой интерес? Это лишь предположение, не более, но в любом случае Беслан оказался совершенно беззащитным перед бандой, явившейся на школьный праздник 1 сентября.
Продолжая тему коррупции, снова привлекаю интервью господина Торшина: «У нас больше всего говорят о финансировании террористов из-за рубежа. Да, деньги идут и оттуда — процентов 10, не больше. Все остальное здесь. Главный источник финансирования бандформирований — бюджет Российской Федерации» («Московский комсомолец», 22.12.2004). Сколько же крупных чиновников должно быть коррумпировано, чтобы 90 % войны против России оплачивалось из бюджета России? Тоже 90? А если учесть, что террористы вооружены — и очень неплохо! — сплошь российским оружием, которое продается отнюдь не в магазинах, то процент рассчитывайте сами.
Кто-то знающий сказал, что терроризм возможен только в тех странах, где население к нему подготовлено. Страшные слова, если вдуматься. Телевидение и пресса едва ли не каждую неделю рассказывают нам о наиболее громких заказных убийствах. По политическим, экономическим и прочим причинам. Захват собственности в России, который в народе называется «прихватизацией», также не обошелся без большой крови. Убийства стали одним из наиболее действенных средств в конкурентной борьбе. Но почему их так мягко называют заказными? Это ведь одна из разновидностей террора, который, по сути, всегда является заказным. Одни планируют и оплачивают, другие осуществляют. Кто-нибудь слышал хоть раз, чтобы правоохранительные органы определили и взяли заказчиков? Если я и пропустил какое-то сообщение, то это наверняка было исключением из правил, возможном, наверное, лишь в том случае, когда заказчик выпадает из гнезда корпоративной поруки и от него самого надо избавиться.
Из телевизионной передачи: в России (не помню за какой срок, чуть ли не за год) было убито пятьдесят тысяч человек. Еще пятьдесят тысяч пропали без вести. Тридцать тысяч из них были найдены впоследствии со следами насильственной смерти. Двадцать тысяч исчезли без следа. Согласитесь, такого рода сообщения уже настолько привычны, что мы воспринимаем их как часть своего бытия. И в Осетии мы то и дело слышим — кого-то убили, и это не вызывает ни протеста, ни возмущения. Мы — безответны. Мы стали средой, где все это возможно. Нас можно взрывать на рынках, в домах, на улицах, нас можно убивать, если мы кому-то не понравились, нас можно брать в заложники, унижать и издеваться над нами. Мы устанавливаем в своих квартирах железные двери, на наших окнах железные решетки, мы защищаемся, как можем, опасаясь окружающего нас мира. Мы — население, подготовленное к террору.
Когда вице-спикер Государственной Думы госпожа Слиска поразилась, что никто из генералов не застрелился после бесланской трагедии, она забыла, наверное, что у нас никто из высших должностных лиц никогда и ни в чем не виноват. Беслан вызвал слишком широкий мировой резонанс, и поэтому их, наверное, не наградят, но можно не сомневаться — карьерный рост их продолжится. Ибо они свои в той очень далекой от народа чиновной стае, которая почему-то называет себя элитой. Я сочувствую вам, госпожа Слиска, — крик вашей души остался без ответа, но и полагаю одновременно, что то, о чем здесь говорится, вы знаете гораздо лучше меня. Если нет, я подскажу: в коррумпированном государстве не в ходу такие понятия, как долг, честь и достоинство.
А события в Беслане между тем вплотную приблизились к развязке.
3 сентября в школе один за другим прогремели два взрыва, и телевидение теперь показывало уже не хаос, а катастрофу, которая ужаснула весь мир. Рассказывает Руслан Аушев: «Когда произошли взрывы, оттуда (из школы — Р. Т.) выбежали 120 человек. Но большую сумятицу туда внесло ополчение. Я вообще не понимаю, как в зоне, где федеральными силами проводится такая операция, оказываются люди с винтовками, с гранатами и так далее?! Как их могли туда пропустить? И когда началась стрельба, только тогда вступила «Альфа» («BBC», 28.09.2004).
Из школы «выбежали» не просто 120 человек, уважаемый господин Аушев, из школы побежали полураздетые, окровавленные дети, и «ополченцы» бросились навстречу своим детям. И, естественно, открыли, из чего могли, ответный огонь по террористам, которые стреляли в детей.
Иную картину рисует господин Торшин («Московский комсомолец», 22.12.2004): «Бардак? Да, был. И трусость была. Но было и геройство. Когда начался пожар, те же люди, стоявшие стеной между школой и спецназом, оставили свое оружие, выливали на себя по ведру воды и бросались в огонь, вытаскивали детей. Если бы не они, жертв было бы значительно больше (выделено мной — Р. Т.)». Не очень утешительный вывод для спецслужб.
Из газеты «Die Press» от 24.09.2004: «Кто же несет ответственность за катастрофу при освобождении заложников? Глава ФСБ Николай Патрушев, министр внутренних дел Рашид Нургалиев, которых не было видно в Беслане, теперь выступили перед Советом Федерации. Патрушев: «Мы планировали штурм, но в другой день. Из-за неблагоприятного стечения обстоятельств нам пришлось действовать спонтанно».
Из того же номера «Die Press»: «В кризисном штабе среди командования царил хаос. ФСБ, армия, МВД, МЧС — все работали друг против друга. В восьмичасовом бое участвовали группы «Альфа» и «Вымпел», ОМОН, а также солдаты 58-й армии… Около 100 офицеров «Альфы» и «Вымпела» пришлось подвозить на автобусах. Они проводили тренировку к операции в 30 км от Беслана, когда все началось. «Мы сразу из автобуса бросились в бой», — говорит один из офицеров. Школу, в которой засели 32 террориста, не смогли даже поделить на зоны. Этим можно объяснить и самые большие в истории этих элитных подразделений потери — 10 убитых и более 30 раненых».
Я не стану комментировать замечание «Die Press» о том, что «ФСБ, армия, МВД, МЧС — все работали друг против друга». Если вы заметили, я стараюсь, в основном, опираться на заявление должностных лиц, то есть людей государственных, имеющих прямое отношение к бесланской операции, или высказывающих об этом свое мнение, либо расследующих ее последствия. В этом смысле нельзя оставить без внимания заявление господина Патрушева о том, что «из-за неблагоприятного стечения обстоятельств нам пришлось действовать спонтанно». Во-первых, сам захват школы можно при желании охарактеризовать как «неблагоприятное стечение обстоятельств». Во-вторых, руководители спецслужб, как мне представляется, вообще не имеют права ссылаться в подобных случаях на какие-либо «обстоятельства», ибо по долгу службы должны быть готовы к любому повороту событий. И, в-третьих, с первых же часов захвата школы стало понятно, с какими чудовищами пришлось столкнуться Беслану, и было бы наивностью ждать от них каких-то «благоприятностей», тем более, что в переговорах не удалось добиться никаких подвижек.
Под «стечением обстоятельств», заявленных господином Патрушевым, имеются в виду два взрыва, неожиданно прогремевшие в школе. Неожиданно для кого? Для несчастных заложников, запертых в зале? Никто не спорит, для них это стало роковой внезапностью. Но как могли руководители спецслужб не ожидать чего-то подобного на третьи сутки напряженнейшего противостояния? Тем более, что косвенно они были предупреждены о взрывах. 3 сентября, в 00:43, то есть в ночь со второго на третье, на сайте чеченских сепаратистов «Кавказцентр» появилась статья под названием «Готовится штурм школы в Беслане». Привожу цитату: «Перед штурмом здания школы может быть объявлено, что ситуация вышла из-под контроля, возникла угроза жизни заложников или невменяемые террористы привели в действие взрывное устройство» (выделено мной — Р. Т.). Может быть, кто-то скажет, что спецслужбы не заметили эту информацию. Но тогда почему днем 3 сентября сайт «Кавказцентр» был взломан и заблокирован?
Неудача всегда вызывает вопросы и сомнения. Вы помните, конечно, первую попытку объяснить взрывы в школе. Ее сделала девушка-заложница, рассказавшая, что взрывное устройство было прикреплено к баскетбольному кольцу скотчем, в зале было жарко, от жары скотч то ли расклеился, то ли разорвался, и бомба упала на пол и взорвалась. В тот же день в гостевой книге одного из владикавказских сайтов появилась запись: «Эта женщина — подстава». В зале действительно была невыносимая духота, но вряд ли она могла повлиять на физические свойства скотча. Потом появились свидетельства о том, что бомбы были подвешены на железных крюках. Но истинная причина взрывов так и осталась неизвестной.
Позже появились сомнения другого рода: «Местных жителей интригует (так в тексте — Р. Т.) обнаружение на крышах двух зданий напротив школы шести использованных одноразовых огнеметов «Шмель». Они (жители — Р. Т.) подвергают сомнению предположение о том, что первый взрыв в школе произошел в результате случайного срабатывания мины внутри спортивного зала. Хотя доказательства остаются неубедительными, некоторые оставшиеся в живых заложники говорят о том, что этот взрыв был похож на удар молнии. Сорокалетняя Зифа Цирихова рассказала: «Потолок загорелся и обрушился… а этого не произошло бы, если бы взрыв был внутри» («The Guardian», 16.02.2005).
Вначале применение в бесланской операции огнеметов «Шмель» категорически отвергалось. Это было вначале, теперь же — «член парламентской комиссии… Аркадий Баскаев признал, что в ходе штурма применялось тяжелое вооружение — танки, огнеметы и гранатометы. Выступая в программе «Радиус» BBC, депутат Госдумы Аркадий Баскаев подчеркнул, что комиссия пока не сделала вывод о том, на какой стадии это происходило – когда в школе еще находились заложники или когда там оставались только боевики» («BBC», 12.10.2004). Этот вопрос — находились или не находились — имеет немалое значение, поскольку Третий протокол Женевской конвенции 80 года (ратифицированный Россией) запрещает использовать зажигательное оружие «при любых обстоятельствах, против любого объекта вблизи сосредоточения гражданского населения».
Поэтому, наверное, господин Торшин не столько проясняет положение, сколько запутывает: «Сейчас важно понять, кому принадлежали эти «Шмели»… У меня такое чувство, что там присутствовала какая-то другая сила — я не знаю, кто это мог быть, V которая не хотела мирного разрешения ситуации. Я уверен, что это не была Федеральная служба безопасности, но я также уверен, что это не было большинство террористов. Не все из них пришли в эту школу, чтобы умереть» («The Guardian», 16.02.2005). Другая сила, третья сила, определенные силы — эти туманные понятия прочно вошли в профессиональный лексикон политиков новейшей истории России. Они используются в тех случаях, когда нужно прикрыть какой-то промах, ошибку, поражение. При этом, заметьте, еще не было случая, чтобы кто-нибудь из политиков назвал эти пресловутые силы по имени. Силы и силы — на них можно все списать. Но не огнеметы «Шмель» — оружие поистине страшное. Придется разобраться и с танками, которые били по школе, когда — по свидетельству многих — заложники еще находились в ней.
Упомянув «другую силу», господин Торшин сказал, наверное, больше, чем собирался. Если подойти к его высказыванию логически, получается, что выстрелы из огнеметов «Шмель» были произведены в то время, когда заложники находились в школе: только так «другая сила» могла помешать «мирному разрешению ситуации». Впрочем, «другая сила» — это из области догадок и предположений. Открытым остается главный вопрос — как и почему террористам удалось беспрепятственно захватить школу и почему операция по освобождению заложников обернулась катастрофой?
Я сознательно старался ограничиться самым малым количеством свидетельств заложников, потому что в ответ всегда могут сказать, что на них повлияли все те же определенные силы. Если для кого-то из депутатской комиссии еще не прояснился вопрос, поставленный господином Баскаевым, «в какой момент применялись эти средства — когда там (в школе — Р. Т.) осталась только группа боевиков, или это было чуть раньше» («BBC», 12.10.2004), я приведу в помощь свидетельство завуча начальных классов школы №1 Людмилы Коковой: «Там просто были танки… По школе так стреляли, что пол трясся, как при землетрясении» («Новая газета», 07.10.2004). Из того же номера «Новой газеты»: «После взрывов пожара не было в зале. Высота стен в спортзале — около шести метров. Стекла вышибло. Стены повредило. Было много трупов у стен. Но крыша осталась целой, — утверждает Марина Каркузашвили-Мисикова (в заложниках оказались все Каркузашвили: бабушка, Марина, ее сестра Лора, трое детей Марины, двое детей Лоры). Крыша загорелась, когда по ней стали стрелять какими-то снарядами. Они взрывались — и сразу начинался объемный пожар. Пластиковые панели на потолке быстро схватились и огненными хлопьями падали на людей. Люди загорались, как факелы… Лора погибла на моих глазах. Боевики согнали нас на второй этаж, в столовую. Нескольких женщин и детей заставили встать на подоконники и махать белыми школьными фартуками и блузками, и кричать: «Не стреляйте в нас!» На окне стояли сестра Лора и моя дочь Диана. И кричали. Но кто их услышал бы? Лора каким-то образом столкнула мою Диану на пол. Одна женщина упала в обморок. Остальных, в том числе и Лору, застрелили.» — Марина уверенно утверждает, что застрелили наши. Да и медики ей подтвердили, что ранения в грудь, а не в спину». Из «Новой газеты» от 25 октября 2004 года: «Физрук Александр Цаголов, который сам был в заложниках, говорит, что «от взрывов в спортзале не могли так погореть люди. Людей чем-то сожгли»…
Прошу прощения у заложников Беслана, чьи имена я упомянул, цитируя различные издания, и, может быть, тем самым еще раз напомнил об ужасе, который им пришлось пережить, но только их свидетельства могут прояснить характер штурма первой школы. Что это было — спецоперация по освобождению заложников, или войсковая операция по уничтожению террористов? Полагаю, что парламентская комиссия даст ответ на этот вопрос.
Хаос продолжался и после освобождения школы. Хаос и, естественно, ложь. Долго не могли сосчитать уничтоженных террористов, зато сразу же нашли среди них десять арабов и одного негра, о чем поспешил объявить генерал Андреев. Логика этого сообщения была до неприличия проста — захват бесланской школы пытались представить как акцию международного терроризма, повышая тем самым статус события и как бы затушевывая собственные проблемы. Но Россия, если подумать, не является такой уж лакомой целью для международного, или исламского, как его называют, терроризма. У Бен-Ладена и Аль Каиды есть враги куда более значимые, чем Россия, но террористические акты почему-то чаще всего происходят у нас. Может, мы перестанем кривить душой и признаем, наконец, что имеем дело с терроризмом собственного разлива «созревшим и возмужавшим» не без российского участия и на 90 % финансируемым из бюджета России, как сказал господин Торшин? Может, решать надо именно эту проблему?
Между тем с арабами и негром у спецслужб что-то не задалось, и вместо них были объявлены татарин, казах, кореец, возможно, еще кто-то, я уже не помню, но смысл этого заявления, в которое никто уже не поверил, тоже угадывался без особого труда. Попытка интернационализации состава банды была предпринята, чтобы вывести из фокуса внимания наших, как говорят в Осетии, восточных соседей. Тогда многие говорили о мести, и пресса подхватила это, обыгрывая кавказскую специфику и рассказывая о том, что вот, мол, кончится сорокадневный траур, бесланцы возьмутся за оружие, и вспыхнет осетино-ингушский конфликт.
Но этот конфликт и не затухал никогда, его постоянное тление можно сравнить с горящим бикфордовым шнуром, длины которого никто не знает, и никто не знает, когда раздастся взрыв. Конфликт не вспыхнул, но вовсе не потому, что люди поверили в ложь про интернациональный состав банды, в это не верил, наверное, и сам генерал Андреев, объявивший по телевидению о пресловутых арабах… Нетрудно представить себе определенные силы, которые ждали продолжения Беслана, которым хотелось утолить свою алчность и свою корысть, сделать свой бизнес и свою политику на крови осетино-ингушского конфликта. Не получилось. Беслан не стал детонатором, людям хватило мудрости и мужества не пойти по дороге мести, не ввязаться в кровопролитие.
Возможно, пройдет время и другие события вытеснят из памяти человечества память о Беслане. Но Осетия не забудет Беслан никогда: там убили наших детей, там старались убить наше будущее. Может быть, именно Беслан подвигнет нас к тому шагу, который должно сделать население, чтобы стать народом.
Феликс Тотиев у могил шестерых своих внуков.
Каждый террористический акт — это проверка на прочность государства, которое обязано гарантировать своим гражданам право на жизнь. Это смертельная схватка без правил и без права на ничью, и значит, государство должно уметь побеждать всегда и в любых обстоятельствах.
В истории России было четыре крупных захвата заложников — Буденновск (июнь 1995 года), Кизляр (январь 1996 года), Москва (Дубровка, октябрь 2002 года) и Беслан (сентябрь 2004 года), и во всех четырех государство и его спецслужбы потерпели поражение. В Буденновске и Кизляре террористы вообще ушли от возмездия и, значит, могли праздновать победу. На Дубровке они были уничтожены, но ценой такого количества погибших и пострадавших заложников, что назвать это успехом ни у кого не повернется язык. Уничтожение террористов не только не является их поражением, но и зачастую становится победой, когда их смерть оплачена ценой жизни невинных людей, погибших в теракте.
Захват в Беслане выпадает из перечисленного ряда, его не с чем сравнивать, такого еще не было ни в российской, ни в мировой истории терроризма. Во-первых, никто и нигде еще не захватывал в заложники такого количества детей, во-вторых, никогда еще захватчики, даже самые звероподобные из них, не подвергали детей массовым пыткам, в третьих, никогда еще операция по уничтожению террористов не сопровождалась таким немыслимым количеством погибших и раненых среди заложников — детей и взрослых. Казалось бы, в Беслане терроризм может праздновать успех…
Однако же нет, не получилось. Успешно захватив школу, они потерпели сокрушительное поражение, которое, как это ни парадоксально звучит, нанесли им не российские спецслужбы, а средства массовой информации. И зарубежные в том числе. Те самые, которые называли террористов повстанцами даже тогда, когда они захватили Норд-Ост. В Беслане западные журналисты кардинально изменили тон, ужаснувшись и поняв, какие выродки угрожают человечеству.
В подтверждение я приведу лишь одну цитату — из газеты «El Pais» от 17 сентября 2004: «Трагедия в Беслане — самый безумный в нашей истории захват заложников. И из-за количества жертв, и, прежде всего, из-за абсолюта проявленной жестокости. Тот, кто развешивает гирлянды бомб над головами не смеющих под страхом смерти плакать детей, тот, кто заставлял их пить собственную мочу — не остановится ни перед чем. Не просто ни перед чем, не остановится даже перед адом. Сегодня — захваченная школа, завтра — взорванная атомная станция? Почему бы и нет? Этих террористов не волнует смерть — ни чужая, ни собственная. Не стоит рассуждать о земных или божественных причинах, толкнувших их на этот шаг, стоит судить лишь по их поступкам: эти убийцы детей — самое худшее, что можно представить, это враги Человечества, это подонки, наслаждающиеся ощущением пролитой крови. Это первый из образов хаоса».
Помнится, когда были взорваны башни-близнецы в Нью-Йорке, телевидение показало ликующих, празднующих победу палестинцев. Сегодня, если кто-то и радуется тому, что произошло в Беслане, он делает это молча, в темном углу, он ни за что не выдаст свою радость перед объективами телекамер. Потому что знает — его проклянут везде, где увидят, в любой точке мира.
Недавно я прочитал, что одну из площадей во Флоренции назвали Площадью детей Беслана. Я пожалел, что мы не догадались сделать это раньше, во Владикавказе.
Source zilaxar.com